Итард впервые увидел дикого мальчика в Париже, куда последний был доставлен, после того как его поймали в лесу. На вид ему было около 11 лет: «Отталкивающе грязный ребенок с судорожными, а часто конвульсивными, движениями, подобно животным в клетке непрерывно двигавшийся на четвереньках и вилявший задом, бивший и царапавший всех, кто появлялся перед ним. Короче говоря, проявлявший полное безразличие ко всему и интересовавшийся непонятно чем».
Обследовавший мальчика известный врач Пинель заявил, что мальчик — неизлечимый идиот, «не способный ни к социальным контактам, ни к обучению». Это суждение облегчило отвечавшему за мальчика учреждению решение трудной проблемы и являло собой довольно распространенный, особенно в педагогике, способ преодоления такого рода трудностей. Пинель обошел проблему приобщения мальчика к социальной жизни, объявив его идиотом и тем самым сказав, что этому мальчику ничем нельзя помочь.
Подобная практика сохранилась в системе образования и по сей день. Педагогические неудачи слишком часто приписываются недостаткам обучающегося и слишком редко несовершенству методов обучения (см. гл. 17). От решения трудных задач уходят тем же способом, каким Пинель ушел от проблемы обучения Виктора. Даже само понятие «идиот» еще совсем недавно использовалось в том же смысле, в каком его употреблял Пинель. Пессимистический по существу подход отчасти есть следствие ограниченности наших знаний по педагогике, но почти несомненно и то, что подобный подход является причиной такой ограниченности. До тех пор пока к трудным педагогическим проблемам будут относиться с предубеждением, успехи в этой науке будут носить односторонний характер.
На последующих страницах книги я рассматриваю различные способы преодоления этих проблем и путь, позволяющий объединить при выполнении этой задачи усилия учителей, психологов-теоретиков и психологов-экспериментаторов. Итард никогда не принимал диагноза Пинеля. Он верил, что основной причиной состояния мальчика было отсутствие общения с другими человеческими существами. Что происходило с мальчиком во время его пребывания в лесу, не суть важно; жизненно важны действия Итарда, после того как он уяснил себе характер проблемы и принял на себя ответственность за приобщение дикого мальчишки из Эйвейрона к человеческому образу жизни.
Итард взял мальчика в свою семью, где его стали звать Виктором, и начал осуществлять свою программу систематического воспитания и приобщения к социальной жизни. Он поставил перед собой такие цели, как «расширить сферу его представлений, вызвав новые потребности и увеличив социальные контакты; заставить его пользоваться речью, вызвав благодаря действию сурового закона необходимости попытку к подражанию», а затем проанализировал причины своих успехов и неудач. Его метод до сих пор остается примером для подражания. Диагностика педагогической проблемы, описание целей и хода действий, оценка в сравнении с поставленными целями конечных результатов должны стоять на первом месте.
Он не осуществил всех из поставленных целей, хотя во многих отношениях его успехи поразительны. Через два года «дикое животное» стало «почти нормальным ребенком, который не мог говорить». Он стал ласковым, жил в доме Итарда, подобно другим его обитателям, и немного научился читать. Камнем преткновения для Итарда оказалась его попытка обучить Виктора говорить. Причины этой неудачи неизвестны, но, каковы бы они ни были, отсутствие способности говорить было решающим недостатком развития Виктора. Свойственные всем животным, в том числе и человеку, основные типы обучения представляют собой несложную педагогическую проблему. Но отсутствие у мальчика жизненно важного инструмента — речи, наличие которой выводит обучение человека на совершенно иной, чем у других животных, уровень и порождает, благодаря действию гибкой системы общения посредством символов, абстрактное мышление, — фактически делает обучение мальчика отличным от наиболее распространенных типов обучения человеческих существ. Отличным, но не абсолютно иным. Виктор, благодаря тому что научился читать некоторые слова, научился общаться при помощи символов, но подобной системе общения недостает гибкости, присущей произносимому слову. Если бы Виктор научился говорить или обладал более гибкой системой символизации, результаты, вероятно, оказались бы благоприятнее. Сам Итард позднее пришел к пониманию важности языка жестов, особенно при обучении глухих. Он также не уставал приводить доводы, подтверждающие наличие решающей связи между мышлением и использованием языка. Как считает Лейн (Н. Lane, 1977), судьба Виктора была бы совершенно иной, столкнись с ним Итард тремя годами позднее, когда сложились его взгляды на роль языка жестов.
Эксперимент Итарда с Виктором — наглядное свидетельство важности речи при обучении человека и ее первостепенного значения как педагогического средства. Именно эту идею я буду постоянно проводить, обсуждая самые различные ситуации. Довольно интересным образом она связана с совсем иной педагогической проблемой, уже после смерти Итарда почти 200 лет занимавшей умы ученых, живших и живущих в разных уголках земного шара.
